славного Чеченского Народа ... посвящается
Султан Яшуркаев вел свой дневник во время боев в Грозном зимой 1995 года.
Султан Яшуркаев (1942) чеченский писатель. Окончил юридический факультет Московского государственного университета (1974), работал в Чечне: учителем, следователем, некоторое время в республиканском управленческом аппарате. Выпустил две книги прозы и поэзии на чеченском языке. "Ях" - первая книга (рукопись), написанная по-русски. Живет в Грозном.
Передача первая
Сегодня, 4 января 1995 года, под рев самолетов, которые непрерывно бомбят город, вдруг сел и начал делать эти записи. Когда мирные дома взлетают в небо, как серая пыль и больше на землю не возвращаются, это, может быть даже интересно. Самолет сбросил бомбу или ракету где-то уж совсем рядом и всадил в дом 15 осколков. Выбило все четыре окна со стороны улицы. Один осколок пробил стену ближе к потолку и вышиб книжную полку. На ней стояли книги из серии: "Жизнь в искусстве".
Мы с матерью в это время возились в коровнике. У нас 5 голов крупного рогатого скота, 2 барана, 11 кур, одна кошка и собачка по кличке Барсик. Мать говорит, что у скотины нет человеческой речи, поэтому ее нельзя бросать на произвол судьбы. Покидать родной дом тоже не следует - лучше встретить судьбу на месте, чем бегать от нее по чужим углам. Жена с детьми в Урус-Мартане, откуда она родом. Сам я из горного, известного в истории Чечни района - Ведено. Там у нас большой, хороший сад - яблони, орехи. Там бы сейчас и быть! Чеченец, где бы ни умер, похоронен должен быть на том кладбище, где его предки, так стоит ли создавать хлопоты родне по перевозке вашего праха ?
Стрельба пошла гуще. Это около нас, чуть ниже, в районе металлосклада. Известно, что там, на поляне, вдоль шоссе, "армия" Гелаева. Экскаватором вырыты окопы, врыты орудия, и во дворе склада сидят ополченцы. Там длинный бетонный забор и много помещений из железобетона, рядом проходит железнодорожное полотно. Стреляют там с первого дня. И шум самолета слышен сквозь стрельбу. Вертолеты, кажется, бьют... Нет, не кажется, а бьют и бьют, снаряды ревут голосом какого-то давно вымершего животного. Самолет пролетел над нами - будто цепь через уши протащил. Еще один... С айвы под окном, листья слетают птичьей стаей, но в этом ничего красивого. Айвовые листья особые, они держатся всю зиму, если, конечно, над ними, вот так, не летают самолеты...
Вечером, при свете свечи, разглядывал книги, вспоминал, как их собирал, читал, как хвастал ими перед друзьями, считая настоящим богатством. Оказывается, самым надежным, нужным богатством в этой стране, от которой, очевидно, отвернулся Всевышний, может быть только глубокий толстостенный подвал, которого, увы, у нас нет. Роскошью могут явиться: железная печь, дрова, спички, свечи, керосин, лампа. Какими мудрыми людьми оказались те, кто строил дома с бетонными подвалами! А те, кто смеялся над ними: "Что, бомбоубежище строишь?", сегодня разводят руками: "Кто мог подумать?" И я в их числе, черт бы меня побрал! Как зайцы, дрожим в своих мазанках и в хрущевках, с трещинами в стенах, через которые видны идущие с ревом танки, а потом - с ревом сдающиеся в плен танкисты.
Русскую женщину убило в одном из таких домов российским снарядом из российского танка. Она наклонилась посмотреть в кастрюлю у себя на кухне. Полголовы ей и снесло в эту посуду. Вдовец ходил с кастрюлей и ее содержимым по двору и спрашивал всех, что ему делать. Этих "ВСЕХ" там было несколько старух, пьяный мужик и я, шедший от магазина "Заря", куда ходил в поисках сигарет. Грозный - самый интернациональный город Кавказа, то есть, самый нечеченский город Чечни, во многом - русский город. Рабочий класс республики, в основном, состоял из русских, накачиваемых сюда со стороны, и, в соответствии с законом Архимеда, столько же туземцев откачивалось из родных мест. Основная масса народа проживала в селах, переселение в город было крайне затруднено. Особенно оберегалась от чеченцев промышленность и в первую очередь - нефтяная. В этой отрасли (не только в ней) было множество предприятий и организаций, куда не допускался на работу ни один них.
Не особенно слежу за связью вещей, главное писать под ритм, что задает пальба, громыхание, уханье разрывов...
В Чечне всегда ходило слово. У него был хозяин, и оно стоило столько, сколько стоил он или он стоил столько, сколько стоило его слово. Люди брали слово в залог, отдавали за него отару овец, стадо быков, табун лошадей. За словом стоял ЧЕЛОВЕК, его род, совесть и... кинжал. Поймали кровники своего врага, и взметнулись кинжалы мести. Тот попросил перед смертью воды, и ему дали. Он держал чашу и не пил. - Почему не пьешь? - спросил старший из кровников. - Боюсь, что не дадите допить - ответил, стоявший на пороге смерти. - Тебя не убьют, пока ты не выпьешь эту воду, - дал тот слово. Стоявший у ворот смерти выплеснул содержимое чаши на землю, и давший не нарушил своего слова. А где слово Ельцина, обещавшего не бомбить Чечню? Сколько оно стоит? Благородный человек, тем паче царь, знает, что достойно его имени, его страны, народа. Говорили древние: благородный знает долг, низкий - выгоду. Да и выгода-то, где она?!
Чеченцы - самый большой народ на Северном Кавказе - никогда не воевали ни с одним соседним народом, никого не поглотили, не присоединили, культуру свою не навязывали. И вот будет, говорят, третий штурм Грозного. Уложат еще тысячу -другую деревенских парней. Что, и все?! Глупости! Еще не раз придется каждый камешек здесь брать штурмом, и после этого он будет взрываться под ногами и стрелять... и в генералов тоже попадать. До нашествия автомат здесь стоил 1 миллион рублей. Когда генералы прибыли в Моздок, цена подскочила до 1,5 миллиона, когда перешли Терек - до 2 миллионов. Прежде чем штурмовать Грозный, надо было иметь данные о местных ценах.
Чудом прорвавшись через фронт, приехал зять. Сразу же отправил с ним мать, наказав увезти ее в Урус-Мартан. Она здесь очень боялась. Теперь один. Все делаю сам. Самое нудное занятие - варить скотине, в большой алюминиевой кастрюле, пшеницу. Комбикорм давно кончился. Сена очень мало, даю его, как деликатес. Вся надежда на пшеницу. Но варить ее! Дров надо уйму, постоянно следить за кастрюлей, доливать воду, перемешивать - целая система и технология. Воды нет, со всего двора собрал снег, растопил его, хватит, от силы, раза два напоить живность. Из парового отопления ржавую воду уже выпустил и споил.
Сегодня сильные бои начались аккурат к 8 часам утра. Всю ночь тоже стреляли из орудий, но как-то вяло. А с утра начали, будто доброе дело. Стреляют везде и со всех сторон и изо всех видов оружия. Здесь, в поселке Катаяма, тоже идет сатанинская работа, но в центре - основное и самое жаркое. Такое ощущение, что там на огромном огне кипит, бултыхает, ревет, клокочет, переливается через край гигантский котел.
Не запер курятник, и куры прямо на землю снесли три яйца. Одно украл Барсик - поймал его с поличным. Он посмотрел на меня с удивлением и укоризной, будто говоря: тут, дяденька, целая война идет, а ты - о каком-то яйце. Войны Барсик боится страшно, все требует, чтобы пустил его к себе в комнату, вдвоем, дескать, спокойней. Но у нас не принято держать собаку в доме. А кот, наоборот, категорически не хочет заходить в помещение. Не обладает ли он неким предчувствием? Или точно знает, что в это помещение скоро что-нибудь шлепнется?
Все женщины с нашей улицы давно в бегах, осталась одна моя соседка слева, Дугурхан. Если сказать о ней телеграфным текстом: ингушка, учительница, живет одна, ничего не боится, замужем не была, не думаю, что собирается, лет ей, не знаю сколько. Щупленькая, но это не делает ее хрупкой, слабой. Страдает, что блюстители конституционного порядка снесли крышу образцово-показательной школы, где она преподавала русский язык и литературу. Школа недалеко от нас, внизу, в городке Иваново. Под мощнейшим артобстрелом Дугурухан сходила и посмотрела, что с нею стало." Заслуженная учительница РСФСР".
Город будто прыгает на одной ноге или сидит на кляче, которая бежит трясучей рысью. Пол, топчан, весь дом и даже тетрадь и рука, прижатая к бумаге, и бумага, и буквы, что вывожу - ходит ходуном, дрожит, но как ни странно, когда пишешь, забываешься, не слушаешь, не глядишь этой дряни в глаза, не имеешь других забот. А когда война остановится, чтобы подзарядиться, необходимо будет сделать кучу дел: накормить живность, найти дрова, воду, позаботиться о еде себе, Барсику... Самая большая забота - вода. Выпустить скотину, чтобы она сама искала воду? А где она ее найдет?!
Между пушечными выстрелами все ближе слышны автоматные очереди и свист пуль, будто пчелы в саду жужжат, или что-то на горячей сковородке шипит. Под загнутым краем ковра, на котором сплю, когда в комнате жарко от раскаленной печи, нашел пулю калибра пять сорок пять. Сделал вывод, что единственное безопасное место у меня тут - угол между входной дверью и окном. Это - в рассуждении пуль. А от снаряда может спасти только пятый угол, а его вряд ли найдешь сегодня во всей Чечне.
Нет, это полнейшее невежество - предложить человеку сдать автомат, за который он заплатил первый, а может быть и последний в своей жизни миллион! Началось еще в 18 веке. Пришел тогда некий полковник русской службы Пьерри с солдатами и говорит: "Чеченцы, сдайте оружие, оно вам не положено, разве вы не знаете, что вы холопы самодержца всея Руси?" А чеченцы и слыхом не слыхавшие, что они в таком статусе у белого царя, отвечают: "Не знаем, но раз пришел взять, возьми, если сможешь" Долго потом плавали военные фуражки по горной реке. Если бы тогда вместо Пьерри прислали какого-нибудь Порфирия с обозом ситца и гвоздей, вся история русско-чеченских отношений могла пойти по-другому. В тридцатые годы на каждый район спускался план не только по шерсти, но и по изъятию оружия. Забирали человека в НКВД, ставили перед ним таз и, наклонив, начинали бить его по лицу. Кровь стекала в эту посуду, и пол оставался чистым. После такого вступления предлагали сдать оружие. Чеченец отвечал, что у него нету. Тогда ему предлагали хоть купить, но сдать, иначе расстрел. Он спрашивал, где купить. Тут по секрету говорилось, что у одного работника НКВД есть на продажу винтовка. Так одна винтовка была сдавалась раз двадцать. А потом из Москвы приезжали комиссары и спрашивали с удивлением, откуда берутся абреки - разбойники.
Голуби всегда летали стаей, выглядывая себе корм. Я кормил кур, они налетели сизой тучкой и мигом склевали все зерно. Я насчитал девятнадцать. Кричал на них, махал руками, но они, чувствуя, что не швырну в них палку, чуть взлетев, садились снова. Куры их или боялись, или жалели, но всегда уступали им. Сегодня, выйдя во двор к курам, я не услышал привычного шума сверху. Возле навозной кучи валялись какие-то тряпки. Это были мертвые голуби. Стал машинально собирать их. Не сразу дошло, что их накрыл снаряд или дождь осколков. Смотрю, сосед напротив, Салавди, тоже что-то собирает. Да, чеченские голуби, как видно, войну проиграли, так и не став вестниками мира. А вороны убитой не видел пока ни одной! Наверное, они умнее голубей. Салавди сказал: что - голуби, за "черметом" люди хоронят трупы солдат, которые валяются по всему Старопромысловскому шоссе, до самого центра. А во дворе «Дома печати» их несчетно...
Писали, пишут о чеченцах: фанатики. Путают Божий дар с яичницей. Фанатизм - больное состояние духа, в нем мало осознанного. У чеченцев есть слово из двух букв: "ях". Оно означает и героизм, и гордость, и честь, и благородство, и силу, и дерзость, и еще что-то, что легко понимает семилетней ребенок в самом глухом чеченском ауле, но трудно понять тем, кто сбрасывает сейчас бомбы на этого ребенка. Особое состояние не только души, но и тела: глубоко сознательная, радостная готовность претерпеть все, но совершить то, что должно быть совершено. Все высшие человеческие качества уложены в этом слове. Каждый день вижу парней с оружием - одни идут в бой, другие выходят из боя. На их лицах улыбки, и эти улыбки не показные и не вымученные. Они в состоянии ях. Ях - путь человека от рождения до подвига и достойной смерти, до высшей точки духовного и физического подъема. Триста спартанцев у Фермопил, безусловно, были в состоянии "ях". В числе защитников Брестской крепости был учебный батальон, он оказался там случайно, в ходе учений, большинство в нем были чеченцы. Курсанты Эльмурзаев, Закриев, Садаев по очереди танцевали лезгинку на крепостной стене, когда немцы шли на очередной штурм крепости, находившейся в глубоком тылу их армии.
Радио "Свобода" передает, что в этот момент в Грозном за минуту разрывается 15 снарядов. Я насчитал 47 и минута даже не прошла, далее не стал считать. Если бы мир слышал только радио "Россия", вообще, то не услышал бы ни одного разрыва.
Писали, пишут о дудаевском режиме: бандитский. Не могу назвать этот режим своим, но знал ли кто-нибудь революцию, в которой не участвовали бы уголовники, люмпены и прочие "элементы" общества? Были ли такие? Кто, какой вождь мог удержать "босяцкий пролетариат", как называл его известный "ренегат" Каутский? И, вообще, не маргиналов ли право и привилегия - совершать революции? Не их ли, уже беременное революцией, общество выделяет из себя, чтобы они совершили этот исторический эксцесс?
Если меня накроет, не знаю, что будут делать коровы, бараны, куры, собачка. За Барсика особо боюсь, вдруг пойдет по миру и, наткнувшись на трупы, станет от голода их поедать. Скотина, конечно, передохнет. Может она с отчаяния разнесет все, вырвется и доберется до корма где-нибудь? Нет, ведь кругом крепкие стены.
В Москве всегда уверены, что к ним из Анголы, Никарагуа, Эфиопии, Афганистана, Чечни бегут лучшие, так называемые «здоровые силы», а того не допускают, что «здоровья» кому-то как раз и не хватает. Дудаев знал это и думал, что и в Москве знают это. Ему казалось, что российские политики в собственных интересах должны будут признать его и вести с ним разговор. Это был главный его просчет. Генерал просчитался тут на все сто, а вернее, на целую войну.
Но свою трагедию чеченцы видят не в том, что огромная машина двинулась на них всей своей гусеничной мощью. Трагедия в том, что они сегодня в расколе. Одни считают: Россия - огромное государство, с ним никому не справиться, а теперь в ней много свободы, хватит и нам, свое государство построить мы не способны, мы уже давно в России и должны оставаться в ней. Другие считают, что любой ценой надо получить свободу и строить свою жизнь на основе своих традиций и культуры. Эти два мнения в народе - два рукава одной реки, которые расходятся на определенном участке ее течения.
Армия вступила в микрорайон . Хватают мужчин, одних расстреливают, других увозят в бэтээрах. В первую очередь расправляются с молодыми, крепкими. Когда кто-то говорит, что не воевал, отвечают: надо было воевать...Русская женщина, лет сорока пяти, кружась на месте, будто шаманка, кричала: "Не хочу быть русской! Не хочу быть русской!" Последний слог долго раскатывался эхом. В руках у нее был кирпич от ее разбитого снарядом дома. Она грозилась этим кирпичом в ту сторону, откуда был слышен гул танков. Ее 17-летний парнишка задавал корм корове, когда в сарай попал снаряд. Убило и парнишку, и корову. Корова была чужая: ее хозяин-чеченец, уезжая куда-то, попросил русских соседей присмотреть за нею. Чеченки тоже кричат, тоже шаманят. «Чтобы Бог забрал вас!» - бросают они в ревущее небо. Постепенно ум начинает осваивать буддийский постулат: сей есть мир, который не должен был бы быть, человек есть существо, которому не место во вселенной.
Передача вторая
Делу этому конца не видно. Сказал кто- то: чтобы установить мир, нужно устранить хозяев войны, а они устраняются только после штурма их Бастилий. До этого, видимо, еще далеко, а денег маловато, имею две пачки "Северных" и три пачки "Примы". "Приму" купил у старого знакомого Амы, по 500 рублей . Это было третьего дня, а вчера опять был у него - уже очень жалеет, что продешевил.
Воды почти нет. Пока выручает погода: капает с крыш, и за ночь набирается несколько ведер. Дров - на три-четыре дня, потом придется рубить сад, не знаю смогу ли. Если Всевышний призовет к себе до исчерпания этих ресурсов, тогда проблем не будет. Кто-то сказал: смерть - великий математик, безошибочно решает все задачи. Но если задачи не будут решены, как буду смотреть в глаза животным, которые будут метаться, прося пить? Сена-то хватит на январь и полфевраля, наверное.
Внизу раскурочивают пятиэтажки: снимают окна, двери и прочее, что горит. Жители все на улице, стряпают на импровизированных печах. Много детей. Подошел к одной толпе. Раздают гуманитарную помощь - рис в пакетах, на глаз, килограмма по два. До этого раздали кильку в жестянках и чай. Помощь не российская, а дудаевская. Я, было, подумал, что наоборот. Говорят, разбили запоры мясокомбината и вытаскивают оттуда целые туши мяса. Я и сам это видел, но не совсем понимал, что к чему. Взламывают все склады. Занимаются этим в основном русские - не потому, что чеченцы воздерживаются, а просто чеченцев очень мало в городе. Подошел к двум женщинам, с которыми была девочка лет пяти-шести. Стало жалко ребенка, предложил им молока. Спросили, сколько хочу за него, ответил, что не продаю, а даю девочке. Говорят: "Это вы шутите, дедушка?" У меня борода, конечно, почти белая, но она уже лет 15 такая. За "дедушку" немного обижаюсь, называю свой адрес и ухожу. Пришли через полчаса с двумя двухлитровыми банками. Наполнил их, и еще немного осталось. Сказал, что можно приходить через день. Корова доится не ахти как.
В русско-кавказскую войну прошлого века реальная Россия для нас была - до Астрахани. Все, что простиралось дальше, было "терра инкогнито" и на наше "стратегическое планирование" не влияло. Мы слышали, конечно, о Санкт-Петербурге и о "белом царе", но реальный конец войны, то есть, победа, виделся нам в походах на Моздок и Кизляр, во взятии оных. Плененный Шамиль, когда его везли в Петербург, был удивлен, что везут так долго, и на какой-то день сказал: " Если бы я знал, что Россия такая большая, не стал бы с ней воевать." Что сказал бы имам, если бы его повезли на Сахалин?
Почти все советское сельское строительство, от Ливонского края до этого самого Сахалина, - дело рук: чеченцев, дагестанцев, армян, грузин. Вкалывали по 18-20 часов в сутки,прорабам, директорам совхозов, председателям колхозов, секретарям райкомов давали взятки за то, что способствовали. Вместе с ними и воровали, конечно. Чеченцу что, он любую бумагу подпишет, кроме протокола допроса, лишь бы ему отдали его заработанные, кровные. Получил их - и на зимовку, в Чечню. Тут "шабашников" встречают свои мздоимцы. Военкомат сдерет за нарушение воинского учета, участковый - паспортного режима, сельсовет - за справку, директор школы- за то, что ребенка увез и не вовремя вернул в школу, профессор - за то, что у сына "хвост" по научному коммунизму. Глядишь, к весне и рубля нет. В воду попадешь - сухим не вылезешь, говорит чеченец. Займет на дорогу и опять - в Сибирь, пока "Жигули" не пригонит.
Чеченцы говорят, что русские не особо запасливы, неожиданностей вроде войны никогда не ждут, и готовы к ней не бывают сверху донизу, от царя до мужика. Вроде бы только то и делают, что воюют, бунтуют, делают революции, контрреволюции, перестройки, демократии и никогда не бывают подготовлены к очередному событию своей истории. Чеченец обречен на лишения и всегда готов к ним. Избавившись от одной напасти, он готовится к следующей, точно зная, что она придет.
Из книг, вышвырнутых попаданием осколка в книжную полку, дальше всех отлетел Жерар Филипп. Поднял и спрашиваю: ну, что, струхнул, "Фанфан"? С обложки, будто мальчик, только что окончивший школу, улыбается совсем не испуганный человек и отвечает: "Да вы, дядя, сами. струхнули." Он мне нравится с детства, с тех пор, как увидел кинокартину "Фанфан Тюльпан."
Огромное здание обкома, одно из самых больших обкомовских зданий в Советском Союзе, теперь - президентский дворец, строилось очень долго, и с самого начала его все не любили. Стреляющие сейчас по дворцу, наверное, воображают, что бьют по рейхстагу, что там засели все чеченцы во главе с Дудаевым, который, мы знаем это точно, уже давно в другом месте. Бюрократам от войны нужны символы. Доложить: "Президентский дворец пал!" Или: "... взят вверенными моему командованию войсками." Конечно, было бы лучше, если бы Дудаев и не въезжал в это здание, но первому чеченскому президенту тоже требовался символ, тем более, что здание стояло не только вызывающе, как поп-модель, но и стратегически удобно, обеспечивало хороший обзор. Правда и стрелять по нему теперь удобно - со всех окраин города его видно.
Сильно бьют, пойду на улицу, посмотрю.
Слушал минут 20. Одни стреляли откуда-то с Ташкалы, это в двух остановках от нас, а другие - со стороны аэропорта и наших дач. До дач ленивой ходьбы - час. Позавчера наблюдал с крыши, как семь вертолетов летали над ними, палили из пулеметов и методично бросали ракеты. Взрываются целой грядой. Не мог понять цель этой операции. Потом рассказали, что вертолеты отстреливали своих солдат-дезертиров, устроившихся жить на дачах. Не знаю, какой урон был причинен беглецам, но дачам, думаю, досталось. У меня-то там домик маленький, а у многих целые особняки. Бывать на даче мне нравилось, много работал там, но в последний год разлюбил. Если ее угробили, то буду считать, что я это предчувствовал. По улице Короленко сегодня долго бегали семеро солдат и просили взять их в плен. В "плен" взяли автоматы, а им отказали. Интересно, куда они делись? Говорят, что прибежали с дач.
В одно прекрасное утро чеченцы проснулись в республике, где почти повсеместно установилась своя, не бывалая до сих пор, чеченская власть. Что делает человек, который всю жизнь бедствовал и вдруг, нежданно-негаданно становится богачом? Одни начали сорить властью, другие просто сходить от нее с ума. Жалуются на плохое наследство, на бедность страны и внешнюю угрозу, в виду которой надо затягивать пояса, но сами живут неплохо, богатеют даже, некоторые и баснословно. То же самое было и в России: народу от революции достался лишь красный ситец с громкими лозунгами, - когда же вскрыли сейф пламенного революционера Якова Свердлова, умершего в самом тяжелом для революции 19-ом, одних золотых монет нашли на несколько миллионов. А когда отправлялся в алма-атинскую ссылку Троцкий - еще более пламенный революционер, понадобились семь вагонов, чтобы погрузить скромный домашний скарб сторонника перманентной революции.
Уже с полчаса не слышно ни выстрела. Неестественно. Слышно, летит самолет. Летит высоко, но воет, будто зверь, забравшийся на крышу. По-моему, не будет бомбить - кажется, разведчик. Шум ушел. Тот, что бросает ракеты или бомбы, летит со свистом, как бы пронзая крыши и головы. По улице проехал грузовик. Время - 18 часов 50 минут, какой день и число, не знаю и знать не хочу. Когда не живешь, а выживаешь, многое не нужно и не имеет значение. Время и деньги лучше тратятся, когда их не считаешь. Уже и радио не включаю - одно и тоже, и батарейки дышат на ладан.
Казалось бы, что должна была делать Москва, когда Дудаев взял власть в Чечне и повел дело к выходу из России? Присматривать человека, который мог бы найти общий язык с генералом. А она выуживала недовольных им. Эти люди вешали ей на уши лапшу, говоря, что Дудаева в Чечне никто не признает и власть его висит на волоске. У чеченцев есть одна притча. Увидела лиса огромные причандалы, тяжело отвисавшие у барана между ног, и решила, что они обязательно должны оборваться. Долго ходила лиса за бараном.
С 1944 года, когда нас вывезли в Казахстан, по 1963-й практически ни одному чеченцу не было позволено получить стоящее высшее образование. Было оно затруднено и потом. Проживая в селах, которым, кстати, были даны сплошь русские названия, мы не могли получить добротное первоначальное образование. Если кто-нибудь уезжал в Россию и там, сдав вступительные экзамены (зачастую деньгами), кончал ВУЗ, то назад в Чечню он не допускался. Исключения делались для детей и родственников тех чеченцев, которые являлись национальной частью советской номенклатуры. В самой Чечено-Ингушетии было два института - педагогический и нефтяной. Последний был привилегированным вузом союзного значения, и туда туземцев почти не брали. Коренная национальность училась в "педе", на так называемом "нацфаке". Количество жалоб, писем и прочего материала, направленного чеченцами в первопрестольную, равен, наверное, рукописному фонду Ленинской библиотеки. Признаться, и автор этих строк внес свой вклад .
Шамиль был аварцем. Он бежал в Чечню после поражения под аулом Ахульго в 1839 году. А чеченцы как раз нуждались в предводителе для войны с надвигающимся белым царем и спорили, кого назначить. Никто не хотел, чтобы им командовал другой чеченец. Появление Шамиля сняло с них огромный груз, гость без особых дебатов был избран имамом. Теперь, равные друг другу, чеченцы могли спокойно подчиняться постороннему, не причиняя ущерба своему равенству. У чеченца, как сказал, понаблюдав за нами Шамиль, нет горы, чтобы возвести на нее лучшего из своих, и нет ямы - сбросить худшего. Соблазн избавиться от власти, которую он избрал три дня назад, у чеченца и сегодня очень большой. У нас, чует мое сердце, будут огромные трудности при построении своего государства. Чеченец под свободой подразумевает равенство. Мы все должны жить или одинаково бедно, или богато, иначе у нас всегда будет "революционная ситуация".
При советской власти почти все коренное население Чечено-Ингушетии было безработным. В горных районах Чечни была внедрена табачная отрасль. Говорили, что табак даст нам заработок. Вокруг горских аулов нет земельных угодий - горы и лес. Табак сажался прямо в ауле, вокруг домов, им занимались женщины и дети. Они травились табачными парами, страдали болезнями, о которых у нас раньше не слыхали. Народ уверился, что для его физического изведения все и задумано.
Пришла пожилая русская женщина в круглых старых очках. С нею знакома моя жена, а я ее почти не знаю, весной видел однажды, как она со стариком брала от нас навоз для своего огородика. Рассказывает, что все окна в их доме уже вылетели, убит сосед, готовят на улице. Пришла, по ее словам, узнать, живы ли мы. Дал ей полведра молока, кусок сушеного мяса, все, сколько было в наличии, яйца. Ушла, плача. Потом принесла мое ведро, сказала, что может приготовить мне что-нибудь, если надо. Я поблагодарил. Она была очень слаба, еле передвигала ноги.
Когда власть в Грозном стала чеченской, она сразу потеряла в наших глазах тот ореол, который старательно создает вокруг себя всякая власть. Для чеченца она теперь была, собственно, не власть, а чей-то сын или брат, оказавшийся после ухода московских ставленников на должности. А по какому праву? Почему не я? Чем его отец лучше моего? Были, конечно, и те, кто знал, что такое власть, что не надо сразу после ухода одних начинать делить ее между другими по праву денег, кулаков или тщеславия. Это были те, кто мечтал, чтобы родная власть отвечала духовному миру народа, его исторической тоске. Первый внутричеченский разлад начался отсюда.
Большинство наших обид, если посмотреть на них через глазок окна, в который только что влетела пуля, - мелочные, мы зря нагружаем себя ими. Закурю, хорошая вещь "Прима", прямо в душу пробирается. Это лучшие сигареты, только их и надо курить под обстрелом.
Двоюродный брат из Гудермеса привез мне печь, которая называется "чеченской". Это что-то вроде передвижного глиняного камина, на ней можно и готовить. В наших горах она появилась при жизни моего прадеда. Он был искусным, известным во всей Чечне, врачевателем. Старики рассказывали, что делал операции даже на мозге. Участвовал в первой кавказской войне. В те времена он встретился с одним большим русским врачом и показал ему свое искусство. Русский врач признал его превосходство, гласит наша семейная легенда. Я думаю, что этот "большой русский врач" был Пироговым. Прадед не шаманил, не шарлатанил, а лечил снадобьями из трав и другого сырья. Однажды его пригласили к больному на равнину. Там он увидел странное изделие, которое оказалось печью. В горах печей еще не было, а были довольно грубые сооружения - "товха". Это был, собственно, дымоход, к которому подвешивали на цепи медный котел. Часто топили целыми бревнами. Один конец бревна подтаскивали к дымоходу и зажигали, другой - оставался на улице. Когда бревно, наконец, укорачивалось настолько, что можно было закрыть дверь, это событие превращалось в праздник. Односельчане набивались в гости к тому, чье бревно вошло в дом, и грелись от души. Выражение "бревно вступило в дом" существует в нашем языке до сих пор, оно означает, что у человека дела пошли в гору. В уплату за лечение мой прадед потребовал поразившую его печь. С большой осторожностью ее водрузили на сани, запряженные буйволами и повезли в горы. По пути она подвергалась ушибам, что крайне огорчало нового владельца, но среди сопровождавших груз была женщина-печник, и все кончилось хорошо.
В глазах кавказцев самый великий народ среди них - самый малочисленный. К меньшим относятся с большим уважением, щадят самолюбие.
Почти каждый чеченец имеет тот или иной интерес в России и особо не мыслит себя без нее, что, конечно, вовсе не значит, что он хочет быть российским "черным", "лицом кавказской национальности". Душевное и умственное состояние чеченцев таково, что они не могут ненавидеть русский народ, хотя война и называется "русско-чеченской". Многие сторонники независимости имеют в Москве квартиры, фирмы. После страшной война за национальное освобождение множество алжирцев живет во Франции. Никто на Кавказе не прочитал больше русских книг, чем чеченцы, никто не говорит на русском лучше, чем они. Сторонники Москвы были вовсе не за то, чтобы в Чечне хозяйничали московские чиновники, а противники не имели в виду строить китайскую стену между Россией и Чечней. Народ не хочет оставлять своему потомству кровную месть, которая тянулась бы до седьмого колена и привела бы к самоуничтожению нации. Но всем виновникам этой войны, как бы она ни завершилась, чеченцы обязательно предъявят национальный счет.
Вчера Барсик утащил одну мою галошу. Я долго не мог ее найти. Он положил его в основном доме, перед дверью комнаты, где я спал до войны. Подумав, я лег в этой комнате, хоть она теперь и холодная. Ночью сильно била артиллерия. Утром я увидел, что окно времянки, в которой живу с начала войны, отсутствует. Больше всего осколков было на моем топчане. Посмотрю, какой совет с помощью галоши даст мне Барсик сегодня. Подчинюсь беспрекословно. Самый большой осколок был в полпальца, дв грани были гладкие, две - расколоты, края очень острые. Если такой кусочек попадет в тебя, изорвет все нутро, никакой Пирогов и даже мой прадед не залатают.
Встретил троюродного брата, по материнской линии, Яраги. Кто-то меня окликнул возле двора, я обернулся и не сразу его признал. Обросший густой черной бородой, с автоматом, пахнет порохом и гарью. Рассказал, что в центре русские солдаты стреляют куда попало, не прицельно, лупят и по дворцу, но не прямой наводкой. Все вокруг они уже заняли. У защитников дворца нет тяжелого оружия. Они располагаются в подъездах, вестибюлях, подвальных этажах, их довольно много, настроены решительно, паники нет. Яраги выбрался оттуда вчера, переночевал дома и теперь идет обратно. Выбрался, чтобы показаться больному отцу. Там есть какие-то лазейки - можно уходить и возвращаться, хотя это трудно - смертельный риск, если говорить прямо. Яраги совсем молод, не женат, не сорвиголова - сын очень трудолюбивого человека, который всю жизнь горбился на металлоскладе, никогда ничего не украл, вырастил кучу детей. Старший брат Яраги дома, с отцом. У них тоже много скотины и овец.
Сегодня президент Чечни рискует жизнью. Какие бы промахи он ни сделал до войны, он мужествен, и за это ему многое простят теперь уже бывшие его противники. После войны, по непреложному историческому закону, у руля встанут другие - те, кого породит она. Война всегда порождает много новых героев, правда, потом не знает, куда их деть. Появятся и антигерои - носители той безудержной стихии, которую тоже порождает война. Кто никогда не побеждает в войне, так это народ - даже взяв Париж или Берлин. Все ее беды, кровь, все последствия безраздельно принадлежат ему одному. Лаврами обычно покрывают тех, кто подвел его к войне, уложил его под танки, бомбы, пули. В учебниках истории печатают их парадные портреты, а народ тихо лечит свои раны. Как сказал древний: что ни творили цари-сумасброды, страдают ахейцы.
Передача третья
Осенью, еще до похода "оппозиции" на Грозный, мне приснился сон. Смысл его был в том, что дела наши скоро будут плохи. Я рассказал его своему другу Зелимхану, но не как сон, а как прогноз. Он хмыкнул: "Посмотрим" и сделал пометку в записной книжке. Все эти годы я говорил, что русские танки обязательно придут наводить у нас "конституционный порядок", а он со мной не соглашался, ссылаясь на местных провидцев. Может быть, во мне говорил опыт 1944 года.
Позавчера недалеко от нас одним ударом накрыло шестерых человек, рубивших дрова. Убитый русский мужик упал на свои салазки, на которых собирался увезти топливо. Я пошел туда, но вернулся с полпути: зачем смотреть на тела, которые и живыми были жалки? Видя смерть своих и чужих, уже никто не плачет. Принесли чеченке убитого в бою сына - она и не заплакала. Индусы говорят: мудрые не оплакивают ни умерших, ни живых.
Если бы историю и географию можно было чуть-чуть сдвинуть... Европейцы даже по энциклопедии Брокгауза и Эфрона, мы внутренне и ориентированы на Европу, но приписаны к Востоку. Религия? Конечно. Но она, как известно, не врожденная. Считать чеченца восточным религиозным фанатиком, даже если он в экстазе лежит в кругу зикр у президентского дворца, - просто не знать его.
Послышался звон стекла со двора. Значит, что-то попало в кучу молочных бутылок, что лежат у забора еще с советских времен. Сколько раз говорил жене выбросить их...
Вспоминаю сегодня, как на политической сцене Чечни появился освободившийся из Лефортово Хасбулатов. Он стал ездить по аулам и городам. Народ, которому порядком уже надоело под новой, пусть теперь и родной, властью, охотно валил на встречи с ним. Дудаевская власть объявила Хасбулатова персоной нон-грата. Хасбулатов принял вызов. Начался тайный переход на его сторону отдельных должностных лиц. Кто-то уже выбирал себе портфель, многие ходили с удостоверениями, выданными самим себе. Президенту все резче предлагалось уйти. Судьба его, казалось, висела на волоске. В этот момент на выручку ему, как всегда, пришли: Москва и его "оппозиция". Приревновали к Хасбулатову народ... Было решено одним махом покончить и с генералом, и с его соперником. Так и наступил день, объявленный "оппозицией" как праздник ее вторжения в Грозный. Вторглись без проблем, заняли заранее намеченные позиции и стали ждать, когда, теоретически уже низложенный, президент с поднятыми руками выйдет из своего дворца. А он все не выходил...
В это утро мы с соседом ехали на машине по улице Маяковского, и по этой же улице ехали танки. Они не стреляли, и в них никто не стрелял. Народ занимался повседневными делами. Ребятам в танках стало скучно. Они стали выходить на броню, закуривать, дышать свежим воздухом. Все молодые, разговорчивые. Снимают шлемофоны, а под ними - русые чубы, пахнущие Нечерноземной полосой матушки России. Прохожие на языке "Нечерноземья" и спрашивают их: "Ребята, а вы ненароком не из России самой будете?" Те - гордо: "Да, мы русские, освободители всех слабых и угнетенных!" И, в свою очередь спрашивают у прохожих: "А вы Дудаева случайно не видели? А то мы его свергать пришли." Тогда прохожие поспешили к президентскому дворцу и увидели Дудаева, который преспокойно брился у себя в ванной комнате: так, мол, и так, Джохар, русские ребята на танках подкатили, тебя спрашивают, свергать, дескать, тебя будут. "Русские!" - воскликнул генерал русской армии и чеченский президент и мысленно обнял всех, кто ниспослал ему такой подарок. "Русские идут! Нас оккупируют! Спешите, удальцы!", - понеслось по городу и за город. Многие, давшие слово не воевать "между собой", смутились: "Как - русские?! "Оппозиция" же говорит, что это она вошла в Грозный. Значит, обманула нас: она привела сюда русских, чтобы они убивали нас, насиловали наших женщин, грабили наши дома, оскверняли мечети!" Танки разгуливали по городу уже час-полтора, и тем, кто сидел в них, было, наверное, обидно, что на них никто не обращает внимания. Ребята, от нечего делать, стали рушить коммерческие ларьки, швыряли куда попало опорожненные бутылки, окурки. Пройдет еще полчаса-час, и они, сгорая в танках, падая под пулями возле танков, будут, должно быть, думать, что это им - за перевернутые ларьки, за брошенные в неположенном месте окурки...
Разгром танков стал свидетельством полной несостоятельности "оппозиции" и бездарности русских генералов, отписавших ей солдат регулярной армии. Они, эти генералы и политики, были именно те, о ком француз еще двести лет назад сказал: они всегда отставали от века на один год, на одну армию и на одну идею. В тот же день весь город, вернее, почти вся республика прошлась экскурсией по местам, так сказать, боевой славы, охая, ахая, цокая языками при виде разнесенных в клочья танков, обгорелых трупов и собак, уже обгладывающих человеческие тела. Огромный мотор танка, подбитого перед президентским дворцом, был отброшен от железного чудовища метров на двести. Торжествующая сторона стала все это показывать на весь мир. Понурые взгляды пленных солдат, плетущихся под объективами десятков видеокамер, усиливали триумф. Те, на чьей совести трагедия этих ребят, изо всех сил отказывались от них: это, мол, не военнослужащие. Чечня в ответ представляла все новые и новые доказательства, что солдаты таки армейские, а не какие-нибудь там "ландскнехты". Наверное, зря многократно демонстрировали этих солдат, трупы, пирующих собак. Может, лучше было бы скромно показать, во что превращено вторжение "оппозиции", на которую в Москве сделали ставку и сразу перейти к урегулированию отношений, но уже в качестве великодушного победителя. В знак доброй воли вернуть пленных их матерям, а не раздаривать, как сувениры, московским депутатам. Когда чеченская сторона стала неопровержимо изобличать российских генералов и политиков, им не было оставлено ни одного сантиметра для маневра. Грачевы поняли, что надо срочно что-то придумать, чтобы не попасть на скамью подсудимых. И они придумали. Свое неудачное вторжение в Грозный под видом чеченской "оппозиции" грачевы стали подавать Ельцину и соотечественникам точно так же, как и Дудаев: как национальный позор России. Теперь речь шла не о промахах определенных служб и должностных лиц, не о банкротстве политики, а о пятне на мундире государства, которое надо было немедленно смыть кровью целого народа. Так я понимаю это дело сегодня - неизвестно какого числа января месяца 1995 года. Что прибавят следующие годы, если они мне суждены?
Героический и робкий, мудрый и легкомысленный, великий и малый, расчетливый и наивный, святой и грешный, хмурый и веселый, народ мой, я плачу под этим грохотом - плачу от обиды не на свою - на твою судьбу. Да поможет тебе в этот час тот, о ком ты всегда много говорил, но кого мало имел в душе. Хвала ему, творцу миров! Пусть не смотрит он на наши грехи, а зрит наше горе, слезы наших детей, плач их матерей!
Если бы воевала вся Чечня, как говорят корреспонденты, то эти войска, что вошли в Грозный, давно были бы разбиты в пух и прах. Воюют пока еще отдельные группы чеченцев, несколько тысяч, но постепенно начнут все. Русское командование делает для этого все: убивают мирных жителей, грабят дома. Этим занимаются разные спецназы, о которых говорят, что они не воюют, а прячутся. На убой бросают обыкновенных солдат. Пушечное мясо тут - они.
В районе села Алхазурово был сброшен русский десант, и его взяли в плен. Двое из села пошли охотиться и не вернулись. Сначала их искали родственники, на следующий день к ним присоединились соседи, всего собралось 37 человек. Ходили они по лесу, ходили, пока по ним не открыли огонь. На вооружении у этих сельских ребят и мужиков было несколько охотничьих ружей и автоматов. Ну, и палки. Зато они сообразили громко кричать по-русски: " Окружай!", "Ни одного не выпускай!", "Тащи сюда миномет!", "Поставь там пулемет! " В общем, подражали герою известного фильма "А зори здесь тихие". Вскоре со стороны противника раздал крик по-чеченски. По голосу узнали одного из пропавших охотников. Русские, мол, хотят вести переговоры. Эти отвечают: никаких переговоров - если те не сдадутся, немедленно уничтожат всех, сдадутся - оставят в живых. Сдались 50 человек, вооруженные до зубов. Когда командир увидел, кому сдался, сел, говорят, и заплакал. Оружия алхазуровцы теперь имеют больше, чем им надо . А пленных вроде бы решили обменять на своих.
У пятиэтажек заметил, что мужчины ходят с рогатками. Сперва не мог понять, что это за баловство, потом увидел, как один из них пульнул в голубя, севшего на карниз дома. Охотятся. Вспомнились слова пророка: "Даже если кто ни за что воробья убьет, сей воскликнет громко перед Богом, в Судный день, говоря: " О Господи! Такой-то человек ни за что убил меня. Никогда не убил бы он меня ради добра".
Все подтягиваются войска и техника. Скоро на каждого чеченца будет, наверное, по одному танку, по пушке и на каждую тысячу - по "граду". Если эта группировка осядет здесь, вся она будет разложена, оружие ее скуплено. Когда Чечня пережует эту, на смену ей придет другая. С нею случится то же самое. Так будет продолжатся до тех пор, пока кто-нибудь не сообразит спасти то, что останется от всей российской армии.
Ночью залез на крышу и долго смотрел. Внизу, где аэропорт, и наши сады, слышен рев танков, видимо, их прогревают. Беспрестанно швыряют осветительные ракеты. Центр горит, там все цвета радуги. Зарево уходит глубоко в небо, впечатление, будто солнце закатывается в середине небосвода.
Помыть бы ноги, стыд, если убьют и кто-нибудь увидит такие конечности, да еще на правой, на безымянном пальце, костная мозоль появилась и прикоснуться нельзя. Нет, не буду описывать ноги и прочий организм, хотя это могло бы оказаться самым выразительным местом в моих записях.
Главное - скотину сберечь. Вот спасу ее от войны и больше никогда держать не буду.
Пить совсем нечего. Люди выбирают жижу из уличных луж. Снега нет. Деба - так зовут одну из моих коров, черно-пеструю, боюсь на днях отелится. Куда дену теленка? Везде холодно, а рядом с матерью места нет. Хотя бы дней десять подождала, может произошли бы какие-нибудь погодные изменения. Окончания войны-то нечего ожидать. Боюсь прийти в отчаяние, выкинуть что-нибудь, нервы уже шалят, хочется бросить все, добыть себе автомат и уйти в центр. Бьют, бьют, бьют... Кажется, не то что дворец, но и весь центр должен быть уже вывернут наизнанку. В основном, бьют куда попало, просто разрушают все подряд. Видимо, решено город сравнять с землей. По радио "Россия" передают, что в Грозном налаживается порядок и "бандитов" осталось совсем малость. Не зря говорилось: "Брешешь, как советское радио".
Автомат вызывает у чеченца восторг. Чеченец совершенно уверен, что с таким инструментом можно все одолеть и все преодолеть, при этом он не думает, что такая же вещь есть и у противника, и не только такая. Теперь, встав со своим автоматом на тропу войны, он будет воевать и воевать. Скажу еще раз - в виде ответа на то, что вещает радио России. Просто смешно, когда кто-то предлагает чеченцу сдать автомат. Для солдата срочной русской службы автомат - тяжесть, неприятная ноша, для чеченца - верный друг, плечо брата, свобода, отлитая в металле, музыкальный инструмент. Жалко, что такая восхитительная штука не может сбивать самолеты и подбивать танки.
До сих пор я думал, что не особо боюсь смерти и держусь молодцом. Оказалось, ошибался. В теле ничего не осталось - жилы расслабились, как изношенная резина и оборвались. Такой слабости не испытывал никогда. Началось с того, что решил сделать себе яичницу. Только стал помешивать в сковородке - тут и ударило. Оконная рама с треском влетела в комнату, с нею - и обломанная ветка айвы, что растет под окном. Засвистели осколки. Машинально опрокинулся на пол и накрылся матрацем. В него что-то втыкалось. Когда стихло, долго не мог заставить себя встать. Осмотрел матрац - из него торчали клоки ваты и семь осколков. Кастрюля на старом серванте получила вмятины. Яичница сгорела. Это была очередная атака вертолетов. Третий день бьют по нашему кварталу. На расслабленных ногах вышел во двор. Целый снаряд уткнулся в землю в двух метрах от окна комнаты, где живу, делаю эти записи. Крыша сарая пробита. Скотина жива. Барсик забился под сервант и не показывается уже несколько часов. У Якуба снаряд снес крышу дома и уткнулся в пол. Недалеко от Якуба живет Салавди, тихий бедный человек. В его доме снаряд пробил стену, перелетел через диван, на котором спит хозяин, пробил дверь комнаты, буфет и ушел в пол.
Пришел Ризван, знакомый. Семью куда-то отправил, а сам остался и тихо воюет, начал, говорит, свою партизанскую войну, о подробностях распространяться не желает. Рассказывает, что девятого января был в городе на своей машине с друзьями. Машину подбило около Совмина, и они ушли, оставив ее. Потом их чуть не расстреляли свои, по ошибке. Ему около сорока, по специальности шофер, мужик здоровый. Рассказывает о трупах у Дома печати. В основном, солдатские. В разбитой хлебовозке, убитый шофер сидит за рулем, словно живой, а женщину, что была рядом с ним, вышвырнуло на улицу, и она лежит на асфальте, наполовину съеденная собаками. Ризван возмущается тем, что Ельцин, мол, сказал, что еще рано собирать трупы. Ризван спрашивает меня, почему Ельцин так сказал. "Спроси его сам при первой же встрече с ним", - отвечаю я. До войны Ризван гонял иномарки из Польши и продавал здесь. Очень жалеет, что не купил немецкое гражданство, за восемь тысяч марок. Кто-то ему предлагал. Поболтал, подремал немного и ушел.
С годами человек тупеет, как топор, которым пользовались женщины, хотя ему кажется, что он умнеет, обрастает опытом жизни. Стоит самому острому топору попасть раз в руки женщины, и вы его не узнаете, более того, задумаетесь, топор ли это или пила новой конструкции.
Подтверждаются рассказы о том, с какой целью вертолеты бомбардируют дачный массив. Один из батальонов отказался идти на штурм города, личный состав расселся по пустым дачам и садовым домикам. Расправиться с ними были посланы семь вертолетов. Уцелевшие солдаты разбежались по ближайшим поселкам Бутенко, Иваново. Кое-как переодетые в гражданское, просили: одни - чтобы их спрятали, другие - чтобы взяли в плен. Прятать их боялись, а в плен брать никто не хотел, говоря, что в центр, чтобы сдать их чеченской стороне, теперь пробраться невозможно. Так они и бродят по округе, выпрашивая еду. Может, кто-то кого-то и приютил, не знаю. Я бы приютил. Говорят, двое вчера по Калужской ходили. Жаль, что не пришли ко мне. У нас здесь за два не убило никого, слава Богу. Правда, и народу почти не осталось. У одного бедного-пребедного русского старика дом пробило насквозь, и все внутренние стены обрушились. Между прочим, в поселке есть и настоящие дворцы из так называемого "итальянского кирпича", возведенные "новыми чеченцами", - ни один пока не пострадал. Чеченцы говорят: беда -бедняку...
Опять где-то разбили склад. Целый день мародеры возят на мотоциклах, мотороллерах, машинах, автобусах мешки с мукой и с чем-то не понятным. Этих несунов окрестили "бункерными крысами" - когда стреляют, они прячутся по подвалам, а когда становится тише, выползают и шастают.
Среди чеченцев много выходцев из других народов: аварцев, лакцев, даргинцев, кумыков, грузин, осетин, кабардинцев, адыгейцев, абхазов, черкесов, русских, поляков, армян, евреев, азербайджанцев, персов, турок, татар, арабов, греков... Кавказцев привел в Чечню общекавказский институт кровной мести. Поляки были тут ссыльными. Многие из пришлых скрывают свое происхождение и обижаются, если им о нем напоминают, а многие и действительно забыли. Есть целые села, в которых преобладают такие. Есть целые тейпы очечененных пришельцев -равноправные чеченские тейпы. А "русских" тейпов даже несколько.
Да, никаких сомнений: дачный массив подвергается бомбардировке потому, что там, как полагает, видимо, русское командование, до сих пор прячутся дезертиры. Стою на крыше и смотрю, как добивают тот злополучный батальон. Русское командование не совсем ошибается: оттуда все выходят и выходят солдаты. За еду, за курево отдают одежду, оружие. По московскому радио передали, что у федералов на данный момент потери: убитых - 500 человек и тысяча раненых. Какое неуважение к погибшим! Ведь убиты тысячи и тысячи. Между артиллерийскими громами из центра доносится многоголосый протяжный собачий вой. Наверное, скоро собаки-людоеды станут бедствием. Привыкшие к вкусной человечине, они станут нападать на людей, когда покончат с трупами.
Передача четвертая
Сегодня утром здорово лупили по пятиэтажкам. Убитых жителей хоронить негде - до кладбища не доберешься. Закапывают вдоль железнодорожного полотна. За металлоскладом тоже много холмиков. Хоронить-то, собственно, не хоронят, а слегка прикапывают. И солдат, что валялись у поста ГАИ, там же и прикопали. Не узнают родители, где сыновья присыпаны. Курю и курю "Приму". Отличные сигареты - противоосколочные. Так глушат легкие, что от них даже не кашляешь, не остается сил и пикнуть. Вчера взяли в плен троих солдат, которые рассказали, что им приказано убивать нас всех подряд - и мирных, и не мирных.
Многие чеченцы считали, что русские, не покинувшие Чечню при Дудаеве, бедствуют, и старались им помогать. Русские, например, бесплатно ездили в автобусах: денег с них никто не требовал и не брал. Считалось, что они остались из-за любви к чеченцам.
Вечером устроил целый пир. Отварил три картофелины, достал с чердака воблу, было у меня четыре штуки с осени. Даже неловко в такой обстановке предаваться гурманству.
Чеченец со страстью строит, охотно приобретает вещи, но не любит тратиться на пищу. Историческое недоедание сделало его здоровым и выносливым. Обжорство - один из самых порицаемых пороков у нас, признак неблагородного происхождения. Чеченец, будь от богаче Рокфеллера, не будет есть больше двух раз. Главная трапеза у чеченцев вечером. Понятия "обед" и "завтрак" лишь отражают время суток. Трапеза и ужин называются "пхюран хан" - час еды. Если есть мясо - оно на ужин. Ужин - это спокойная обстановка. Спешить некуда, впереди долгая ночь. Топится печь, варится мясо - национальный кайф. Мы не знали табака, водки, картошки, которые надрывают организм. В те годы, когда строительство социализма было в разгаре и чеченок заставляли петь "Эй, самолет, куда летишь? Если в Москву попадешь, передай Сталину привет!", одного передовика из нашего колхоза наградили путевкой на ВДНХ. Вечером гостей столицы повели в ресторан. Увидев обилие красивых блюд и множество людей, снующих с ними, он долго цокал языком и сказал: "И так возятся с тем, что через несколько часов будет снесено в известное место". Русский, как, наверное, и положено человеку, любит хорошо поесть, ест три раза в день. Повседневной пищей у чеченцев были: чурек из кукурузной муки, мамалыга, молоко во всех видах, творог, сыр, чеснок, лук, редька, фрукты, дикорастущие плоды, различные травы, приправы. У нас в любое время года растет что-нибудь съедобное. В первые морозы поспевает мушмула - лесной плод размером с дикую грушу, очень сытный и витаминный, долго держится. Дикую грушу раньше закладывали на зиму в кадки. В январе-феврале появляется черемша. Ее, наверное, можно назвать витаминной бомбой, пользуясь терминологией сегодняшних реалий. Ранней весной вылезает крапива. Молодая крапива - важный компонент национального питания. До нее появляется еще не одно съедобное растение, но не знаю, как они называются по-русски.
Все деревья по улице изранены. Из разбудили от зимней спячки и расстреляли. Неподалеку от моей усадьбы - большое ореховое дерево, очень похожее на женщину-акробатку, стоящую на голове, ноги врозь. Туда и врезался снаряд.
Идет снежок, слабо идет, мелкий идет, но и то благодать. Накопится немного, и можно будет "перелабораторить" в воду. От радости вспомнил строчку из популярной в моей юности французской песни "Томбе ла неж". Идет снег... Сходил вниз к пятиэтажкам. Большинство русских там - рабочий люд. Слышатся реплики: "Да Дудаев сто раз не хуже этого гада!" Но своих явно ждут. Проклинают, а ждут, вижу по глазам. Думают, наверное, что тогда все кончится. Вид у всех - будто передвигаются не люди, а тени.
Страх смерти присущ каждому нормальному человеку. Но у чеченцев есть другой, еще больший страх - чтобы окружающие не сказали, что ты трус. Если чеченец показал свой страх, он уже умер для всех, кто его знает. У него уже никогда не будет друзей, родных, любимой девушки - он уже ушел в бессмертие позора Близкие скажут ему: из-за тебя мы не можем показаться на люди, ты сделал наши лица "черными". Ему останется или покончить с собой, или исчезнуть бесследно. Если он покончит с собой, его не похоронят на общем кладбище, а где-нибудь прикопают, чтобы собаки не глодали человеческие кости.
Стреляют. Появляются все новые виды оружия. Внизу стоит что-то такое, что вертится, когда из него стреляют. А другая штука издает при стрельбе такой омерзительный звук, точно змея на вас кидается.
Пришел Сапарби просить сигарету. Страшно обижен на Аму, который не дал ему в долг пачку "Примы" и сказал: " С кого я получу долг, если тебя убьют?" Я знаю, что Ама шутил, мне известен стиль его шуток, а Сапарби так хотелось курить, что ему было не до смеха. Возмущенный, он все повторяет слова Амы и добавляет, что они вместе работали в одном колхозе семь лет. Уходя, все еще честил Аму. Сегодня я в каком-то интересном настроении. Остро ощущаю в себе желание сделать приятное каждому, кого встречу. Я рад, что смог оказать услугу Сапарби.
Может быть, скоро убьют?
Армия продолжает осатанело бомбить город, разрушает здания. Может, думает, что приведет кого-то в большое расстройство. Напрасно. Чеченцам разрушение этих зданий нипочем. Мало у кого связано с ними что-то светлое. А вот когда разрушен собственный дом чеченца, тогда самый безобидный человек пойдет мстить за него, как за родственника, и будет стараться обязательно подбить танк. Он знает, что танк стоит дороже дома, и почувствует удовлетворение.
Редко встретишь чеченца, который несколько раз не строил и не перестраивал свой дом. Мечтающий построить самый большой в мире дом, он может вырыть землянку и спокойно жить в ней сколько надо, чтобы собраться с силами. Первый дом он строит наспех - чтобы была крыша над головой. Потом присматривается к нему, замечает свои архитектурные неудачи и начинает строить другой. Новым домом он доволен и на первых порах ходит, чувствуя себя молодцом. Ходит-ходит, а тем временем кто-то выстроил себе более красивый дом, да еще такой большой, будто на весь род. Молодец после этого в свой дом заходит, как в тюрьму. Помучается так несколько дней и, не спрашивая ни у кого из домочадцев, выводит мелом на воротах: "Дом продаетЦа". Покупатель вскоре появляетЦа. Начинается строительство следующего дома, потом - пристройки к нему, потом - флигеля. Так всю жизнь. В большом, главном доме чеченец обычно не живет. Там совершается похоронный обряд либо свадьба сына, после чего и он перейдет в ту пристройку, в которой жил и умер отец.
Сегодня армия нанесла еще один "стратегический" удар по Грозному - разрушила дом старшего брата Дудаева. Целый день его расстреливали, жгли. Это в трех кварталах от меня. Свой дом брат Дудаева построил, когда вкалывал рабочим на Чермете и думать не думал, что будет братом президента.
Опять ходил вниз, к русским пятиэтажкам. Там ждут своих. Вчера их проклинали и сейчас проклинают, но все равно ждут, вижу по глазам. Вид у всех - будто не люди передвигаются, а тени.
Соседский мальчишка ходил на Ташкалу. Поймали его солдаты и выясняют, золотые ли у него зубы во рту. Как-то смог доказать, что не золотые, а с напылением. Дали ему прямо по напыленным и сказали, чтобы рвал когти, пока цел.
Сегодня в Чечне живет не одна тысяча особых пришлых людей. Живут они в домах чеченцев в общем-то как члены семьи, но в качестве домработников. Каких-либо документов обычно не имеют, на учете нигде не состоят, всецело принадлежат своим хозяевам, пока живут у них, но могут и уйти, если захотят. В основном, это элемент, скрывающийся от закона, от жены, семьи. Это может быть и человек, в силу тех или иных обстоятельств оставшийся одиноким, неспособным с собой управиться. В России их называют бичами и бомжами. Есть среди них и преступники, которым надо полежать на дне. Встречаются хорошие мастеровые, попадаются образованные. У некоторых людей странные понятия. Чтобы не платить алименты своим детям, готовы бежать на край света, быть крепостными. Каким аршином они вымеряют свою выгоду, известно только им самим. Если человек совсем распущен, не знает, например, удержу в пьянстве, его или воспитывают, или выдворяют. Но основная масса приживается. Со временем хозяин может устроить своему человеку документы, женить его и отделить на самостоятельное хозяйство. Если в ходе наведения конституционного порядка в Чечне, этих рабов (именно так их будут называть) освободят, им некуда будет деваться. Может, поэтому многие из них пошли в ополчение вместе со своими хозяевами. В оные времена у моего прапрадеда Ногомирзы были два русских пленника. Одного из них звали Георгий. Однажды пленные со всего аула совершили побег. Георгий отказался. После этого Ногомирза усыновил его. У Ногомирзы было шесть сыновей. Свою землю он поделил на восемь частей. По одной доле отдал сыновьям, а Георгию - две, его долю и свою. Сегодня эта земля называется "Герга-цана" - сенокос Георгия, входит в нашу местную топонимию.
Слышен голос через громкоговоритель - пойду узнаю, что такое. Кажется, вертолет. Так оно и оказалось: голос звучал с вертолета. "Сдавайтесь, или все будете уничтожены!.. Внимание, внимание, президентский дворец пал, сопротивление бесполезно, российское объединенное командование предлагает вам сдать оружие. Пункты приема оружия находятся: на улице Алтайской... Предлагаем сдать оружие поселкам Катаяма и Ташкала. В противном случае будете безжалостно уничтожены." Эта железная птица, видно, еще ничего не поняла. Кто нынче сдаст оружие? Тут, что называется: приди и возьми. О чем она говорит, когда те, кто в свое время не обзавелся оружием, сегодня жалеют об этом, ищут его, добывают в бою. "Президентский дворец пал". Я, кстати, совсем забыл запечатлеть этот "исторический" факт в своей хронике. Он не произвел на меня никакого впечатления. Уверен, что и с моими соплеменниками так же. Нам наплевать на этот дворец - это всего-навсего обком КПСС. Вертолет делает снова круг и повторяет: "Сдавайтесь!.. Будете уничтожены... Пункты приема оружия находятся там-то..."
Горные тропы, подъемы, спуски прекрасно тренируют тело. Среди чеченцев совсем не было толстых, обрюзглых. Женщины были, как русские борзые или, если сказать красиво, - как серны и лани. Особенно красивы были ингушки. Это и сейчас так. Жили чеченцы долго, многие - за сто лет. У нас были искуснейшие лекари, которые лечили не тарабарщиной, а лекарствами из трав. До наших дней сохранилась довольно развитая народная медицинская терминология. Пульс называется "синпха" - буквально: жила души, жила жизни. Развиты были хирургия и массаж, особенно головы. Если у вас трещит голова, многие из нас и сегодня буквально рукой снимут боль. Чеченцы вообще не знают болезней типа мигрени. Между прочим, пишущий эти строки тоже в некотором смысле специалист. Это наследственное. Мои предки были прославленными врачевателями, я уже говорил, что они делали операции на мозге. Об их искусстве ходили легенды и немало анекдотов. Широко применялся раствор соли как антисептик, молочная сыворотка, шерсть, курдюк, то есть овечий жир. Пробитую голову очищали от костных осколков и заделывали дыру курдюком. И срасталось, жил человек! Мне один старик показывал такую голову - свою. Ее ему залатал мой дед.
Чеченец никогда не шел в лес с топором на плече, держал его под мышкой, чтобы не смущать деревья. Это было не суеверие, а почитание природы.
Был у Сапарби. Хотел попросить у него бензина для лампы. Говорил, что у него есть. Он добавляет в бензин соль, и тот горит как керосин. Сапарби пожилой человек, но пьет. Вчера он здорово набрался и сегодня целый день лежит. У него ночевал родственник, парень лет тридцати. Зовут Шамилем. Он воюет. Бывает в центре. По его словам, там много таких ребят, как он, и становится все больше. Передаю здесь его рассказ от первого лица:
- Мы были с Вахой. Ваха ингуш и хороший парень. Я был вооружен, а Ваха нет. Он попросил меня, чтобы я пошел с ним до Катаямы. У него тяжело больной отец, и Ваха хотел вывезти его из города. Стрельба была такая, что глаза не открыть. Мы не знали, что делать. Не было сил двинуться с места. Тут мы увидели, как один здоровый парень, русский корреспондент, с фотоаппаратом и видеокамерой и с какой-то биркой на груди, спокойно пошел по улице, даже не пригибаясь. Его смелость нас ошеломила и вызвала зависть. Мы тронулись за ним. Когда пули летали совсем густо, русский опускался на корточки у стены дома, минуту сидел и опять шел дальше. Мы повторяли его движения. На нас он не обращал внимания. Дома по всему Ленинскому проспекту разрушены, стены пробиты насквозь. И мы проходили через пробоины. Добрались до совминовского моста. Там огонь был шквальный. Наткнулись на группу наших ребят. Они выбирали удобный момент для броска через мост. Все залегли за бетонный парапет. Там, кроме русского корреспондента, за которым мы шли, было еще много иностранных журналистов. Они тоже готовились к броску через мост. Среди них была молодая женщина. Тут одного иностранца ранило в голову, и он стал умирать. Молодая женщина кричала: "Ноу! Ноу! Ноу!" Умирающий, видно, кем-то приходился ей. Кричала она громко, и было ее жалко. Ждать надоело, и мы группами по два-три человека перебежали мост. По мосту ударила мина, но больше никого не убило. Мы с Вахой пошли в сторону универмага. Горел верхний этаж пятиэтажного дома. Из окон било пламя и слышался жуткий крик русской женщины. При такой плотности огня помочь ей было невозможно. Добрались до Дома печати. Там множество трупов солдат в ужасном состоянии. На многих уже нет мяса, а только скелеты, обглоданные собаками. Много и собак убитых. Я просто не мог идти, видя эти трупы, и предложил Вахе перелезть через бетонный забор на территорию главснаба. Там оказалось еще больше трупов, они лежали в обгоревших комбинезонах, по-разному скрюченные. Нам стало жутко. К отцу Вахи мы пришли в четыре часа утра. Ваха сразу повез на "жигулях" своего отца из города. С ним была его сестра. Он хотел вывезти их в Назрань. Они попали под обстрел. Вахе снесло полчерепа, сестре осколок попал в живот, а отец остался жив."
Парень, чей рассказ я передаю его словами, сообщает, что ребята воюют крепко, держатся стойко, но единого управления нет. Воюют группами, которые обычно состоят из родственников и друзей. Есть такие, что воюют ради оружия - добудут, сколько можно унести, и уходят. Потом возвращаются с пустыми руками и опять добывают. Если в группу пришел невооруженный человек, ему дают автомат, но с возвратом. Кто подобьет танк или БТР, тот и хозяин. Все оружие и прочее принадлежит ему. То же - и пленные.
Чеченцы помнят своих предков даже до двадцатого колена, а помнить семерых прадедов должен и самый захудалый из нас. Помнить своих предков человеку помогают окружающие. Одна из главных тем общего разговора в кругу чеченцев - предки. Говорить о своих предках будете не вы, а присутствующие. Если предки кого-то из присутствующих не упоминаются, значит, они были "ледара" - людьми с серьезными нравственными изъянами. Чеченец может упрекнуть соплеменника поступком его предка, совершенным полтора века назад, и тому будет очень неловко за своего праотца.
Чеченцы постоянно вышучивают друг друга. Порою шутки бывают столь остры, что приходится мгновенно решать, обидеться или нет. Шутки рекомендуется дозировать, как соль и прочие приправы, но случаи передозировки и весьма серьезных столкновений на этой почве нередки. Чеченский язык способен на тончайшие шутки. Аварец Имам Шамиль говорил, что шутит только на чеченском языке. Для чеченцев человек, не умеющий смачно говорить, совершенно не интересен, какие бы истины он ни изрекал. Немало и таких, кто заблуждается насчет своих способностей и надоедает людям плоскими шутками.
Все больше появляется надписей на воротах: "Проживают люди". Думаем, что танки будут сперва подъезжать, читать дулами эти надписи и отъезжать. Бедные мы. Иду сегодня по двору и вижу на снегу кусочек золота. Оказалось, пуля. Остроконечная, красивая, прямо золотой зуб неизвестного хищника. Воюющий может наступать и отступать, убивать и быть убитым, как человек, а ты - постоянная мишень, пришпиленная к стене собственного дома.
В рамках программы Россия вчера, сегодня
завтра - "Дневник чеченского писателя".
http://www.svoboda.org/programs/desc_russia.shtml
Вернуться к Оглавлению