Решение России, разрешить кризис в Чечне широкомасштабной военной операцией, начавшейся 11 декабря 1994 г., было воспринято мировым сообществом как внутреннее дело России. В настоящее время кризис приобрел международный характер и стал предметом серьезных противоречий между Россией и несколькими европейскими организациями из-за того, что были нарушены многие международные нормы и конвенции о правах человека. Что касается "европейских" норм, были нарушены некоторые положения Венского документа ОБСЕ 1994 г. относительно мер по укреплению доверия и безопасности. Речь идет о необходимости  объявлять, а также обеспечивать возможность для наблюдения за осуществлением определенных видов военной деятельности за 42 дня до их начала. Очевидно, что эти правила были нарушены, когда Россия неожиданно двинула (в Чечню) свои войска. Другим документом ОБСЕ, который Россия нарушила в Чечне, был Кодекс поведения относительно военно-политических аспектов безопасности. Этот документ был подписан на саммите в Будапеште 5-6 декабря 1994 г. т.е. всего за неделю до начала операции в Чечне. В ст. 36 этого документа говорится об акциях применительно к внутренней безопасности и в частности о том, что "вооруженные силы будут делать все необходимое, чтобы избежать нанесение вреда гражданскому населению и его собственности". Тактика российских военных, включавшая применение тяжелого вооружения против гражданских объектов, была прямо противоположной принципам Кодекса поведения.

В настоящее время кризис приобрел европейский характер и в связи с другим, более позитивным, обстоятельством. 5 января 1995 г. Венгрия, ставшая страной-председателем ОБСЕ, вместе с другими членами "тройки" в то время Швейцарией и Италией начала переговоры и посольствами стран - тройки в Москве и российским МИД. В марте 1995 г. в результате трудного процесса переговоров, ОБСЕ и российское правительство пришли к соглашению о том, что в Чечне будет открыта постоянная миссия ОБСЕ и что ОБСЕ будет участвовать в переговорах о кратко- и долгосрочном разрешении кризиса. Эта миссия, названная Группой поддержки (Assistance group), начала свою работу в Чечне 26 апреля 1995 г. и поныне находится  в республике.

Изначально Россия выступала против такого рода вмешательства. Иштван Гярматы, личный представитель председателя ОБСЕ, в январе 1995 г. отмечал, что сперва с российской стороны на все предложения о сотрудничестве слышалось недвусмысленное "нет". Исходя из вышесказанного, я постараюсь ответить на два вопроса. Во-первых, почему Россия позволила ОБСЕ стать легитимным партнером в разрешении конфликта на своей собственной территории при этом  впервые официально нарушив принцип, высказывавшийся другим : "не вмешивайтесь в вопросы внутренней национальной безопасности России"? Как будет показано ниже, это было не только проблемой отношений между Россией и ОБСЕ, но и в значительной степени  других европейских институтов, таких как ЕС и Совет Европы. Во-вторых, каковы уроки этого опыта? Было ли участие ОБСЕ важным в каком-либо отношении?

Избегая лишь прагматического описания, проливающего свет на эти вопросы, я предлагаю три различные интерпретации, основывающиеся на основных подходах в современной теории международных отношений: реализме, институализме и конструктивизме.
Почему Россия допустила присутствие ОБСЕ?

Находясь на реалистических позициях следует предположить, что государство не позволит ограничить его автономность, если есть какой-либо выход избежать этого. У нас нет веских оснований полагать, что Россию заставили принять открытие (на ее территории) Группы поддержки ОБСЕ. На первый взгляд, эта позиция наводит на мысль, что Россия вела себя не так, как президент Ельцин и его министерство иностранных дел согласились себя вести (в Будапеште в декабре 1994 г. - прим. переводчика), а как советовали российские военные, которые были против вмешательства в вопросы обеспечения внутренней безопасности со стороны ОБСЕ и любых других институтов. Так почему Россия согласилась?

Я вижу несколько вариантов рассмотрения этой проблемы с позиций реализма. Мы могли просто не обращать внимания на этот вопрос, сказав, что сам по себе вопрос не является важным, что никакого значения не имеет то обстоятельство, была или нет в Чечне миссия ОБСЕ. Допуская участие ОБСЕ в урегулировании кризиса, Россия не ограничила собственной автономии и не кроме того вмешательство ОБСЕ не изменило основной ход событий, поскольку группа в составе 6 посредников или наблюдателей не могла остановить войну и заставить Россию вести себя вопреки ее собственным интересам. С этой точки зрения все дипломатические усилия вокруг конфликта были искусственными.

Однако мы можем также попробовать найти иное объяснение поведению России, объяснение, основанное на понятии "силы". Во-первых, отношение России к стремлению ОБСЕ (играть активную роль в урегулировании конфликта) следует рассматривать в более широком контексте рационалистической политики. Ее генеральная линия относительно проблем безопасности в Европе состояла в предложении создать коллективную систему безопасности, основанную главным образом на структурах ОБСЕ, а не на расширении НАТО. Вопрос о роли ОБСЕ в создании баланса сил, что было более выгодно России, имел чрезвычайное значение в то время. В начале декабря 1994 г. Россия драматически отказалась одобрить свое участие в Программе НАТО "Партнерство во имя мира" и на саммите ОБСЕ в Будапеште дала ясно понять, что хочет добиться усиления этой организации с тем, чтобы выглядеть убедительно в требовании усилить роль ОБСЕ в вопросах европейской безопасности, Россия просто не могла игнорировать требований ОБСЕ в отношении Чечни.

Наконец, мы могли бы отметить и чисто тактическое использование международных институтов государством, заинтересованным в решении собственных проблем. Иногда говорят, что существовала опасность того что ОБСЕ самим своим присутствием обеспечивал лигитимность действий России (в Чечне) и что неожиданная готовность России поддержать ОБСЕ могла бы лишь тактическим маневром в этой игре. Эта интерпретации, вероятна, заходит слишком далеко. Тем не менее, кажется верным, что у России и были в некоторой степени иные ожидания относительно роли ОБСЕ в Чечне, нежели те, что преобладали в международном сообществе. Идея российского руководства состояла в том, чтобы ОБСЕ подтвердила жестокость и бескомпромиссную линию дудаевских войск и передала эту информацию международному сообществу. В результате этого, как ожидалось, международное сообщество примет или по крайней мере осознает необходимость использования силы и Россия сможет избежать дополнительного давления со стороны мирового сообщества.

Суммируя вышесказанное, мы можем сделать вывод, что соглашаясь на создание Группы поддержки ОБСЕ Россия ничего не теряла, ее реальная автономность в вопросах принятия решения и поведении никоим образом не ограничивалась присутствием этой группы, как это было в других кризисах внутри СНГ, в которые ОБСЕ была вовлечена. На самом деле, Россия могла кое-что приобрести, действуя в духе сотрудничества.

С точки зрения институализма, мы можем идти несколько дальше, интерпретируя названные выше понятия. От процесса, в течение которого поведение России в отношении ОБСЕ изменилось, мы должны перейти к анализу имевшей собственные интересы и варианты рационального поведения России, окруженной не только другими государствами, пытавшимися на нее воздействовать, но и институтами и режимами, через которые государства действуют. Во-первых, ОБСЕ сам по себе является институтом и с января 1995 г. международной организацией, которая включает в себя несколько режимов. Это были не Германия, не США и не Финляндия, кому было позволено вмешаться в кризис в Чечне. Международное вмешательство оказалось возможным через то, что само по себе было продуктом институализации. Другими словами, ОБСЕ была институтом, который имел несколько ранее согласованных механизмов, основанных на определенных принципах и нормах, позволявших осуществление подобного рода вмешательство и, и давал возможность ведения переговоров относительно такого вмешательства.

Если говорить более конкретно, то ОБСЕ была приемлема для России по ряду обстоятельств.
Во-первых, Россия была членом ОБСЕ. Во-вторых, существовала особая природа ОБСЕ как организации: она руководствовалась в своей деятельности принципом единогласия, она не имела наднациональных притязаний, она не имела собственных механизмов наказания или принуждения. ОБСЕ, вероятно, была более желательной для России организацией, нежели, например, ООН. Это была европейская организация, чьи позиции в европейской системе безопасности, Россия хотела усилить. Таким образом, руководство России, вероятно, пришло к выводу, что если кого-то и следует допустить к решению российских внутренних проблем в первую очередь, так это ОБСЕ, поскольку Россия также кое-что приобрести от усиления организации.

Вместе с тем, Россия ,наверное, никогда не допустила бы вмешательства ОБСЕ только лишь по названным выше причинам. Институциональные связи были важной предпосылкой, однако, мы вправе были ожидать, что Россия пришла к выводу о большей для себя пользе в случае проведения операции, нежели в отказе от сотрудничества. Важно подчеркнуть, что в последнем случае цена со временем постоянно росла. Хотя ОБСЕ не имела никакого возможности самостоятельно вынести наказание, другие институты и прежде всего ЕС и Совет Европы могли это сделать по ее поручению. Россия не ожидала каких-либо "реальных" санкций, но такие санкции могли быть не обязательно материальными. Косвенные последствия отказа России от сотрудничества, особенно ее испорченная репутация, которая бы помешала целям интеграции страны, рассматривались российской внешнеполитической элитой как серьезное поражение России. Россия была очень уязвима с этой точки зрения. Что же касается ЕС, речь шла о более тесном институциональном и торговом сотрудничестве. Участие ОБСЕ в разрешении конфликта было одним из четырех условий подписания Временного соглашения, целью которого было усиление реализации торговой и коммерческой частей общего Договора о Партнерстве и Сотрудничестве между ЕС и Россией. В конце декабря 1994 г. было объявлено, что Временное Соглашение вступить в силу в марте 1995 г., однако в начале января 1995 г. процесс был "заморожен" Европейским Союзом. Допустив участие ОБСЕ в апреле, Россия выполнила одно из четырех условий, связанных с Чечней, и оставшиеся условия были выполнены в результате временного прекращения огня, а также переговорами, начавшимися после драмы в Буденновске. В результате Временное Соглашение было подписано в июле 1995 г. Что касается Совета Европы, то Россия стремилась стать членом этой международной организации, что ей было уже обещано, однако в сложившихся условиях отложено. В конце концов Россия стала членом СЕ в феврале 1996 г.

Подобное давление со стороны мирового сообщества вместе с существовавшим институциональными мерами имели без всякого сомнения решающее значение в принятии Россией более мягкого подхода применительно к стремлению ОБСЕ. (.способствовать разрешению кризиса вокруг Чечни). Роль "общеевропейского института по отношению к России в случае с Чечней" была, таким образом, делегирована ОБСЕ. Это было сделано именно потому, что до конфликта существовали соответствующие институциональные связи. Кроме того, уровень институализации Россия-ОБСЕ дал другим европейским действующим лицам, таким как ЕС, СЕ, а также отдельным странам и некоторым политически группам внутри самой России легальную основу их усилий оказать давление на российское руководство.

С точки зрения конструктивизма, нам следует идти за пределы сферы "самоочевидных" исходных моментов. Во-первых, мы должны обратить внимание на общепринятые и неразделяемые представления и нормативные структуры, стоящие за самой проблемой. Во-вторых, следует отметить, что практика действующих лиц самих по себе является одним из наиболее важных источников изменения.

Во-первых, следует заметить, что в основе было взаимное понимание относительно "территориальной целостности России". Право Чечни на независимость отрицалось и весь вопрос строился вокруг этой посылки: речь в первую очередь шла о "внутреннем деле России". Это, однако, не было столь самоочевидно, как может казаться. Право Чечни на независимость в соответствии с прежней и настоящей конституциями России, а также нормами международного права, было спорным. Мотивы международного сообщества (или ОБСЕ) относительно аналогичного понимания основных параметров проблемы могут быть интерпретированы по-разному. Они уважали стабильную Россию или стабильную международную систему в целом или, может быть, они извлекли "уроки" из югославского опыта. Может быть, с точки зрения ОБСЕ этот подход рассматривался как конструктивный и прагматичный, поскольку любая другая позиция помешала бы ОБСЕ первой вмешаться в конфликт.

Однако даже если это так, следовало бы подчеркнуть что точное значение этого "внутреннего дела" также было создано взаимными усилиями. Тут мы можем найти очевидное изменение во взглядах в ходе самого процесса, связанного с Чечней. В то время как "внутренне дело" в течение долгого времени понималось как "не вмешивайся" или "не обращай слишком много внимания", как, например, это было с ОБСЕ, которая не уделяла внимания Чечне до декабря 1994 г., хотя кризис начался уже в 1991 г. Проблема соблюдения прав человека ,по-видимому, наиболее очевидно оправдала вмешательство ОБСЕ. Министр иностранных дел Козырев уже в январе 1995 г. признал, что нарушения прав человека в Чечне не были "внутренним делом России". Поэтому Россия допустила право ОБСЕ наблюдать за соблюдением прав человека в Чечне. Отныне, хотя ОБСЕ и нашла в лице министра иностранных дел России партнера, в реальности военные не принимали во внимание присутствие ОБСЕ. В апреле 1995 г. Гиармати отметил, что "как будто имеют место быть два отдельных государства". Все это могло быть истолковано главным образом как тактический ход России в целом, однако позиция российских военных и руководства внешнеполитического ведомства радикально отличались друг от друга в вопросе о том, что представляет собой вмешательство ОБСЕ.

Подходя к более глубокому взгляду на причину того, почему Россия впервые позволила международной организации вмешаться в подобного рода кризис на своей территории, мы могли бы отметить изменения в нормативном контексте в долгосрочной перспективе. Важно вспомнить, что современная идентичность ОБСЕ развивалась на основе крайне противоположных ожиданий. Можно доказать, что синтезом этого процесса является новая идентичность ОБСЕ, которая с точки зрения России должна представлять собой нормативную структуру общеевропейского сотрудничества и которая имеет право вмешиваться во многие дела в самой России, которые ранее определялись как чисто внутренние по определению. Без усилий обеих сторон в направлении определения новой роли организации невозможно понять современное присутствие ОБСЕ в Чечне. Можно также обратиться к более краткосрочным изменениям в нормативном контексте и поведенческой практике. Заявляя, что уже до Чечни организация выполняла сходные миссии на территории СНГ. Этот факт можно рассматривать в качестве одного из предварительных условий, который помог распространить (эту) практику и на саму Россию. Опыт дал возможность России проанализировать что включает в себя деятельность подобного рода миссий, определить ее пределы, и, наконец, позволить переступить порог собственного дома. Таким образом, опыт действующих лиц был одним из наиболее важных источников изменения взглядов России на роль ОБСЕ и ее мандат. В будущем, вероятно, ОБСЕ будет приглашена принять участие в аналогичных кризисах, если они возникнут в России, и будет к ним более подготовлена.

Уроки из полученного опыта
Наш ответ на вопрос о том, каковы уроки этого опыта, зависит от того , какой из приведенных выше подходов кажется более убедительным. На практике реализм обещает мало. Россия не связана правилами игры, которые основываются на необходимости разрешения кризиса и всегда готова предпочесть замкнутость сотрудничеству, если того требует ее интересы. Этот очевидный феномен международной политики применительно к миссии ОБСЕ в Чечне не отрицает -названную выше аксиому.

С точки зрения институционализма и конструктивизма, в свою очередь, достижение ОБСЕ может быть по достоинству оценено и опыт ОБСЕ может побудить более глубокое изучение роли "слабых" институтов в усиливающемся сотрудничестве или же в перешагивающих "пороги" трудных случаях сотрудничества. Нельзя сказать, что роль ОБСЕ в Чечне была решающей. Ее роль состояла в том, что она предложила "добрые услуги" в смысле нейтральных возможностей и медиации, а не в действиях в качестве участника, принимающего решение по урегулированию конфликта. В ходе переговоров, последовавших за прекращением огня после драмы с захватом заложников в Буденновске летом 1995 г, а также на переговорах , начавшихся в августе 1996 г. и закончившихся временным урегулированием российско-чеченских отношений, ОБСЕ играла свою роль, но инициатором переговоров не являлось. Она также не могла остановить российских военных, использовавших запрещенные методы ведения войны. Несмотря на это, даже в этом виде ОБСЕ выглядела весьма полезным институтом. Что еще более важным является то, что конструктивизм в частности подводит нас к мысли о том, что подобное участие третьей стороны может послужить началом более распространенной практики, в которой функции ОБСЕ будет использоваться как средство превентивной дипломатии и раннего предупреждения  подобных кризисов с участием России.